Орхан Памук

Быть несчастным — значит ненавидеть себя и свой город.

Возможно, свой город, как и свою семью, мы любим потому, что у нас нет другого выбора.

Всем известно, что прежние художники Востока, например, старые арабские мастера, смотрели на мир так, как сегодня смотрят европейские гяуры, и рисовали все, что видели вокруг: уличного бродягу, собаку, продавца с сельдереем на прилавке. Сегодня европейские мастера не имеют понятия о стиле, которым так надменно хвастаются, и мир у них ограничен и скучен; они и способны-то видеть только собак и сельдерей. Мир художников перевернулся.

Все несчастные — братья.

Все повторяется, а поэтому человек, хотя и  умирает, не в состоянии заметить ход времени; художники рисуют одни и те же рисунки к одним и тем же историям — как будто времени не существует.

Гордость и есть самое главное в  жизни.

Долгая жизнь и слепота — хорошая иллюстрация к теме « художник и время».

До того как люди начали рисовать, была тьма. Когда они перестанут рисовать, тоже будет тьма. С помощью красок, таланта и  любви мы напоминаем, что Аллах повелел нам смотреть и видеть. Помнить — это знать увиденное. Знать — это помнить увиденное. Видеть — это знать, не вспоминая. Получается, что рисовать — это значит вспоминать тьму.

Если не хочешь, чтобы тебя постигло разочарование, не считай рисование своей профессией. Какими бы ни были твои способности и талант, деньги и  власть ищи в других сферах; не обижайся на  искусство, если не будешь вознагражден за свой талант и  труд, — и тогда не будешь обманут в надеждах.

Когда мы читаем книгу, глаза устают и, чтобы дать им отдохнуть, мы разглядываем картинки. Рисунок помогает представить описанное словами. Рассказ оживает благодаря рисунку, и не может быть рисунка отдельно от рассказа. Так я думал. Но, оказалось, был не прав. Два года назад, находясь в Венеции в качестве посла нашего падишаха, я увидел там работы итальянских мастеров. Не зная, какие сюжеты они иллюстрируют, я старался понять суть нарисованного. Однажды я увидел рисунок на стене дворца и застыл, потрясенный. Это было изображение человека, просто человека, такого же, как я. Гяур, конечно, не из наших. <…> Рисунок отображал все то, что было важного в жизни: панорама поместья, видневшегося из открытого окна, деревня и лес, который казался живым благодаря оттенкам сочных красок. На столе перед человеком — часы, книги, ручки, карта, компас, коробки с золотыми монетами, прочие предметы непонятного мне назначения, которые я видел и на других рисунках. И, наконец, рядом с отцом — прекрасная, как сон,  дочь. Я понял, что этот рисунок и есть рассказ. Он — не приложение к рассказу, он — сам по себе.

Легенды входят в историю не потому, что похожи одна на другую, а потому, что отличаются друг от друга. Мастером становится художник, который делает чужие легенды понятными нам.

Отступление от нормы и есть то, что называют стилем.

Рисование — это тишина для ума и  музыка для глаза.

Рисовать по-другому — значит видеть по-другому.

Слепота — это счастливая вселенная, где нет места шайтану и преступлению.

Человек должен любить прожитую им  жизнь, чтобы она и потом, спустя годы, устраивала его.

Чем больше будет художников, которые рисуют не для услаждения глаза и укрепления веры, а ради денег и собственной славы, тем чаще мы будем сталкиваться с непотребством, назыаемым стилем и подписью.

Чем больше и разнообразнее город, размышлял я, тем больше уголков, где можно спрятать преступление, грех, и чем больше в городе народу, тем легче преступнику затаиться среди людей. Достоинства города надо оценивать не по наличию библиотек и медресе, не по числу проживающих в них ученых, художников и каллиграфов, а по числу совершенных преступлений. Следуя этой логике, можно сказать, что Стамбул — самый достойный город вселенной.