Сергей Иосифович Фудель

Есть одно трудное слово у апостола: «Страдающий плотию перестает грешить». Плоть большинства батюшек не страдала.

За спиной этого человека ясно видны звенья длинной цепи (почему-то мне хочется сказать «византийской»), уходящей в века. Оказывается, что можно числиться в Церкви, не веря в нее, можно считать себя православным, не зная Христа, можно верить в посты и в панихиду и не верить в загробную жизнь и в  любовь.

Из «делать зло, чтобы вышло добро» русский человек сотворил себе дьявольский силлогизм: 1) «не покаешься — не спасешься»; 2) «не согрешишь — не покаешься», а поэтому 3) «не согрешишь не спасешься». Путь к спасению стал утверждаться не против греха, а через грех. Как удобно!

И здесь, в тюрьме, обыденность пробивала какую-то свою колею, и постепенно койка и камера делались для каждого точно домом, и люди окутывались особым тюремным покрывалом, какой-то смесью равнодушия и отчаяния.

Искание благодати есть начало истинной жизни в христианстве, — жизни не по расчету, и не по рефлексу-традиции, и не по страху, а по  любви и радости.

Истинное монашество есть вечно живое и никогда не прекращающееся первохристианство.

Иудеи отвергли Христа только потому, что Он вместо осуществления их  мечты о земном царстве позвал к небесному.

И  человек, и отдельная историческая Церковь изменяют христианству, если успокаиваются на внешнем, если не стучат в двери духовного Царства.

Каждый христианин есть инок — гражданин иного мира.

Как невозможно отделить Церковь от Христа, так невозможно отделить и литургию от реальности нашего вхождения в Божественный мир.

Кончается литургия, но никогда не кончается ее таинство.

Лев Александрович <…> был  человек, отрешенный от обыденной жизни и погруженный в жизнь мысли, — жизнь горячую и живую, но замкнутую в себе и часто не замечающую живых людей. <…> Он воевал за то, что он понимал как христианскую государственность, и свою жизнь воспринимал как жизнь в окопах этой войны.

Литургия, как  повторение Голгофы и Воскресения, есть исцеление мира.

Литургия стоит в центре христианства, а в центре литургии — «Агнец, закланный от создания мира» (Откр. 13, 8)

Любовь к личности Христа — вот та огненная печь, в которой сгорают все сомнения, в которой очищается золото веры.

Надо отвергать лютеранство, а не лютеран, папство, а не католиков. Существует только одна-единственная Церковь, Православная Церковь, но ее незримые связи с христианами Запада, в частности, лютеранами, нам непостижимы, а они действительно существуют, и мы знаем, что на Западе есть христиане, гораздо более находящиеся в Церкви, чем многие из нас.

Нам заповедано искание не чудес, но Чуда, величайшего чуда человеческого бытия: вкушения жизни от Божественного Тела. И это чудо совершается на литургии.

Нашему маловерию нет оправдания: закон совести извечен, и испонением его мы выпускаем ум на свободу веры.